SHANI [SAGA O WIEDZMINIE]

раса: человек возраст: родилась в 1248 г. (в 64 году тебе 17, мне 28 :) все только начинается)

деятельность: медик, декан медицинского факультета Оксенфуртской академии место обитания: Оксенфурт

Abigail Cowen or your choice*

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
В общем, как на самом деле обстояло дело и почему вдруг мой меткий глаз [к слову единственный] пал на тебя. Сидели мы с Лютиком значит, наглаживали друг-друговы коленки хедканоны, обсуждали игру новую, после пыток, которые ты могла видеть в сериале от Нетфликса [единственно стоящая вещь к слову там, если говорить о пейрингах, которые мешают спокойно спать ночами] и меня вдруг осенило, что а ведь я мог посеять семя страха в голове барда, когда пытая его, немного выдал информации о том, что видел как вы с ним милуетесь в садах академии и что, если вдруг он не расскажет мне всего, что я хочу узнать, я переломав ему кости, отправлюсь допрашивать других, в том числе и тебя – рыженькая медичка, пахнущая солнцем и луговыми травами. И так мне эта идея зашла, так она мне въелась под кожу, что я решил, а почему собственно нет? Тебе уже 17-ть, возраст согласия наступил [мы считали если что, все должно сходиться :D], просто немножко переделали канон, чтобы было поинтереснее! Плавно мы перешли от игры с пытками ко второй игре с пытками, где я, сыграв храброго господина спас тебя от пьяных задир[которых сам же и подослал]. И завертелось, закрутилось собственно. Правда пришел Лютик и все испортил, поэтому мы снова перешли к разделу «пытки и всё-такое», но это уже детали, знаешь ли.
Я несильно хочу рушить канон, который ты можешь читать в википедии и гугле, ну кроме того, что у нас было более близкое знакомство. И мне бы хотелось, чтобы это были безуспешные попытки помочь мне, исправить меня и доказать лично мне, что не вся моя душа сгорела в том огне, которым я злоупотребляю.
Не могу сказать, что это заявка в пейринг, потому что…это не совсем так х) Ты действительно будешь участвовать в пейринге, но…на троих [см. я предлагаю в большей степени платонические чувства, а не сексуальную связь из эпизода в эпизод, если что]. И если ты понимаешь, о чем я, то ты понимаешь, о чем я, милая Шани. А если не понимаешь, то велком в палату, там тебе быстро расскажут о моей репутации…дознавателя.
Я не буду привязывать тебя к себе насильно с требованием хранить мне верность и не смотреть по сторонам. Но с удовольствием пожую стекла и даже пару раз почти умру на твоих руках? Идёт?

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

#p1254687,Jaskier написал(а):

Дорогая Шани, нет у нас с Риенсом полноценного пейринга, это все его шуточки. Со мной дело обстоит так: мы с тобой друзья, я люблю пошутить и сделать пару ненавязчивых комплиментов и намеков о том, что пора бы нам отправиться в постель и узнать насколько крепка кровать и мягок матрас, а ты сводишь все в шутку или вовсе просишь быть серьезнее. Для меня это развлечение и приятное времяпрепровождение, для тебя же, как я могу понять, все серьезнее и должны быть чувства более крепкие, чем просто желание покувыркаться. Ограничивать этой причиной не буду, роль твоя и ты сама лучше знаешь, почему нет.
Чувство долга у меня есть, я всячески буду ограждать тебя от Риенса, втыкать палки в колеса ваших свиданий и всячески беспокоиться, заботиться. 
Посты только от третьего лица, полная анкета. Ну и остальное уже скажет Риенс.

Требований у меня немного на самом деле. Основное наверное – убедительная просьба не брать на внешность Роуз Лесли :) [не спорю, что любая рыженькая хорошенькая актриса или модель будет всухую проигрывать одному наглому барду, но не убивай во мне все желание одним лишь этим, ок?]. Я бы еще попросил не использовать внешности Софи Тернер, потому что у нас она вроде как закреплена за одной из нпс [пока что] масок для Адды Второй, но тут уже как-то может сами зарешаете не знаю.
Я человек старой закалки, так что прийти через упрощенку не дам. Ты можешь написать анкету тезисно, красиво оформив свои хэды с каноном и тогда я пойму, что ты хочешь и можешь в персонажа и тогда я раскрою тебе свои чародейские объятия.
О размерах постов можно говорить бесконечно долго, но каждый пишет по-разному, кому-то достаточно 4к, чтобы выдать полную мысль и оказаться прекрасным рассказчиком, а кто-то и в 20 не уложится. Я пишу от 5к, птица-тройка и заглавные буквы присутствуют, лицо могу и 3-е, и 1-е, а вот 2-е не могу, вообще никак, ни писать, ни читать. Желательно, чтобы тебя это устраивало, и мы сходились в стиле подачи постов.
Считаю, что по скорости я игрок среднего уровня – этакая золотая середина, которая при хорошем общении и без попыток выклевать мне мозг, отдает посты вовремя и вкладывает в них душу и красивые идеи, а еще кладет к твоим ногам смешные мемы по типу «ето мы с тобой, смотри», графику своего исполнения и всякое милое-няшное, что тебя вдохновлять будет. Чего-то подобного хотелось бы получать и в ответ.
В идеале хотел бы найти прекрасную рыженькую медичку, которая самостоятельная и ответственная, не просто зацепившаяся глазом за роль в моменте, а та, кто будет предлагать свои идеи и не будет пропадать сутками где-то там, другими словами, рассчитываю на активность, а не вечные отговорки и обещания скорого появления. Меня не устроит активность – пост в месяц и заходы примерно так же, у нас есть списки, вот в них лучше не попадать, совсем не попадать, потому что меня это очень сильно расстраивает обычно, а когда я расстраиваюсь, то я делаю выводы за игрока за которым закреплена роль и тогда игрок может эту самую роль потерять.

пробный пост, в котором мы с тобой впервые встретились

Она спалила ему лицо! Чертова сука спалила ему лицо! Кислое вино, раздутое на пламя, ударило по левой стороне, заставляя отскочить и заорать от боли. Риенс споткнулся об чертов ковш, которым ранее получил от Лютика и упал на пол, суча ногами. — С-с-сука! — кожу разъедало, огонь с удовольствием пожирал плоть. Он визжал, рычал, орал и катался по полу с боку на бок, ослепленный болью, не в силах ни коснуться лица, ни остановиться эту пытку. Воняло паленной кожей, и волосами и Риенс впервые не чувствовал удовольствия от того, что вдыхал эту тошнотворную смесь запахов, ведь это были ЕГО волосы, ЕГО кожа. И он продолжал кататься по полу, обезумев от боли, пока не провалился в черноту собственного сознания.
Открыть глаза его заставили попытки шарить по его карманам и негромкие разговоры о том, что он скорее всего сдохнет вскоре после полученных увечий. Нанятые им же верзилы, войдя в заброшенный дом, обнаружили внутри только временного босса в отключке и ни следа того, кого они похитили с улиц Оксенфурта.
Ярость и боль напитали руки небывалой силой, ладони чародея раскраснелись и вспыхнули раньше, чем тот, что склонился над ним, понял, что случилось.
Было слишком поздно. Риенс впился горящими пальцами в мясистое лицо, сдирая с того кожу. Кровь заливала лицо и грудь, но он продолжал рвать плоть с нечеловеческим упорством.
— Ублюдок!
Стон и скрип зубов, крик боли и ярости. Он оттолкнул от себя одного и бросился на второго, зубами вгрызаясь в руку. Левую обожжённую сторону прострелило болью, но Риенс не отступил, не разжал зубов. Наплевать на всё, кроме жажды крови, которая сейчас была сильнее боли. Ярость жгла изнутри, хотелось рвать и терзать, ломать и убивать. Озлобленный чародей сплюнул в сторону чужую кровь и кусок выдранного мяса, скрипнул зубами. Ноги разъезжались в стороны от количества крови, которой был залит деревянный пол. Левым глазом он почти ничего не видел, но вот правый мутно-зеленый буквально выжигал пространство злобой.
Он найдет этого барда. И бабу, которая ему помогла, эту гребаную суку, которая сожгла ему лицо! Они оба заплатят за всё. Он обязательно их убьет. Медленно и с наслаждением.

**

Мазь, которую изготовила Лидия, чтобы излечить ожог на лице Риенса, едва ли помогала ему. Накладывая толстым слоем жирную субстанцию, он едва ли не сходил с ума от боли, круша все, что из предметов попадалось ему под руку. И в какой-то момент едва ли не придушил и саму Бредевоорт. Она приставила к его единственно видящему глазу тонкое лезвие скальпеля, и только это вразумило чародея и заставило разжать свои цепкие пальцы.
— Убирайся, Риенс, — делая судорожные вдохи и откашливаясь, потребовала Лидия, указывая на дверь. — Или умрешь, — продолжая сжимать лезвие скальпеля пригрозила она, заметив, как скалится на нее колдун. — Проваливай!
Он ушел. Вынужден был уйти, чувствуя, как внутри все кипит от злобы. Ожег пришлось некоторое время прятать под кожаной перевязью, чтобы на него не попадала пыль. За кружкой пива в ближайшем трактире, забившись в самый темный и дальний угол, Риенс размышлял над тем, каким образом ему выманить барда, чтобы отомстить ему за случившееся.
В конце концов, он решил, что нужно действовать хитростью. Но, прежде, нужно нанять людей.

**

Ее волосы напоминали собой новый моток меди, оставленный кем-то на солнце, заставляя щурить единственный здоровый глаз. Медичка, не изменяя себе, в зелененькой жилеточке, заняла место у фонтана. Небольшой перерыв между лекциями и легкий перекус яблоком. Риенс ощупал подушечками пальцев повязку на своем лице, будто желая напомнить себе зачем он здесь: «Я отправлюсь за той хорошенькой девчонкой, с которой ты так любишь болтать в парке при академии, Лютик». Когда от яблока в ее руке остался лишь хвостик, Шани, спрыгнув с бортика фонтана, поправила свой наряд, оглядев его на наличие пятен и помятостей, и прихватив с собой лекционные записи снова скрылась в дверях академии. Язык колдуна скользнул по нижней губе и уперся в правый уголок. После лекции, она, не изменяя привычкам пойдет в библиотеку и останется там до темноты. Именно там нанятые им люди и будут ее ждать.

**

Они вкатились в пустующее помещение библиотеки весело гудя, словно перепутали святую святых и питейное заведение. И не один из них сильно не был похож на студента или преподавателя академии в Оксенфурте. Остановить их никто не решался, щупленький смотритель библиотеки поспешил убраться к дальним стеллажам с редкими свитками, чтобы попытаться защитить те в случае слишком уж буйного поведения незваных гостей.
Риенс скользнул тень за спинами шумных наемников, к темнеющему проходу. Наблюдая и выжидая.
— Господа, — Шани привстала над столом, за которым читала книги по медицине и отложила перо. — Покиньте помещение библиотеки, немедля. Это не трактир. Здесь не принято шуметь.
— А ты кто такая, чтобы указывать нам, что делать — воскликнул один из лже-студентов.
Шани смерила его взглядом.
— Я — медик. И мне не нравится, когда сюда вламываются пьяные гуляки и устраивают здесь балаган.
— Медик! —Хохотнул один из них и схватился пальцами за собственный пах. — Подлечишь мне кое-что, а медичка? — Да-да, да-да, — вторил ему второй, делая шаг ближе и упираясь бедром в стол. — А мне вот сердце разбили, тоже надо подлечить. — И ухватившись за девичье запястье потянул чуть сопротивляющуюся Шани за руку на себя, прикладывая поджаты пальцы в кулак к собственной груди. — Пощупай, я тебе говорю.
Рыженькая медичка дернулась и попыталась высвободиться, но у нее ничего не получилось.
— Прекратите, — строго потребовала она, хмуря свои темные брови. — Вы не можете так себя вести здесь.
— Ра-а-азве? — подал голос третий парень, обводя взглядом зал и стеллажи, — И кто же нас за это накажет, голубушка?
В комнате повисла напряженная тишина. Все молчали, ожидая, что скажет девушка.
— Она ясно дала понять вам, господа, что здесь вам не рады. —Прихватив с полки одну из книг, Риенс выступил из тени, мягкой и бесшумной походкой. — Если вы не хотите неприятностей, вам лучше уйти.
Трое ребят переглянулись, как бы решая, кто будет первым, и, наконец, первым оказался самый высокий. Он сделал шаг в сторону Риенса.
— Ты еще что за…
Колдун не дал ему договорить. По роже прилетело увесистым томом книги, которую он прихватил с собой. Пожелания бить в полсилы, были проигнорированы. Маг бил так, чтобы вырубить наверняка.
Повязка на левой стороне лица, скрывающая уродливый ожог, препятствовала тому, чтобы видеть всю ситуацию в целом. Так что следующую оплеуху, он незапланированно пропустил. Это было неожиданно и чертовски неприятно. Сцепив зубы и оскалившись, чародей, злобно зыркнув глазом на обидчика, ударил снизу, прямо ногой, чуть пониже коленной чашечки, заставляя врага взвыть.
— Идёмте! — Он вытянул руку к Шани. —Идёмте же, скорее! — Схватиться за руку Риенса, Шани не успела, третий парень из шайки напрыгнул на него сзади, обхватывая руками за плечи и сцепляя собственные руки у него на груди, приподнимая над землей. Он встряхивал его как бутылку, вверх и вниз, и вверх, и вниз.
— Бегите! — Прохрипел Риенс, пытаясь освободиться от чужих рук. Повязка с лица начала медленно сползать от тряски в разные стороны. — Бегите же!

**

Комната перед распахнувшимся глазом закрутилась как колесо перевернутой телеги. Со лба медленно сползла мокрая тряпка, внутри которой, судя по всему, был завернут компресс снимающий жар.
— Не вставайте, — на грудь мягко надавили женские руки, вынуждая расслабиться и снова прикрыть глаза. С очнувшимся Риенсом говорила Шани. Он узнал её голос. — Вам хорошенько врезали по голове. Но потом пришла стажа и…
— Вы в порядке? — Он помешал ей договорить, перебивая, с трудом ворочая языком, но ладонью её ладонь успел накрыть, а она даже не подумала выдернуть руку или высвободиться, лишь слегка вздрогнула.
— Не переживайте, — её веснушчатое лицо и зеленые глаза, расплывались перед глазами Риенса. — Меня они не тронули. Благодаря вам…
— Риенс…зовите меня Риенс. — В груди сдавило от желания откашляться. Шани поправила компресс на лбу чародея и внимательно, чуть хмурясь всмотрелась в ожог на лице, но вопросов не задала. — Что ж, вы должны будете мне одно свидание…

VELES [SLAVIC MYTHOLOGY]

раса: Бог возраст: ≈4200 лет

деятельность: Премьер-министр РФ место обитания: Россия, Москва

richard armitage

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
История славянского пантеона — это история борьбы Велеса и Перуна. Быть может, сложись все иначе, и они смогли бы быть друзьями, братьями, семьей. Но сложилось так, что бывшие в этом пантеоне первыми – Род и брат его, Сварог, заключили соглашение. Верховным в пантеоне станет тот, кто первый сможет дать жизнь. Род удалился в свои чертоги. Магия давала ему немыслимые возможности, и он создал Велеса. Творение вышло, во многом, совершенным. Но не может быть ничего более совершенного, чем рожденное. И к моменту, как Род создал своего первого, старшего и самого могучего сына, Сварог и Лада уже успели подарить жизнь Перуну, которому и была дана власть Верховного. Род рассердился, но отречься от своего слова он уже не мог. И все же, он воспитывал Велеса в знании, что именно он должен возглавить пантеон. Так славянские божества пошли по уже известному ранее пути, не сумев отклониться от мирового баланса, который еще до рождения их предрек борьбу Громовержца и Змея. И борьба это во имя сохранения равновесия должна была быть вечной.

Пантеон развивался и множился. В помощь и поддержку Велеса Род создал Карачуна, а после заключил союз с Матерью Землей, от которого появились Мокошь, Стрибог и Хорс. Сварог и Лада тоже дали жизнь еще двум сыновьям – Дажьбогу и Семарглу. Вера в богов крепла на Руси, а вместе с нею крепли и сами боги. Соперничество между Велесом и Перуном, впрочем, не прекращалось ни на один день, хотя порой и могло казаться иначе. И все же, период спокойствия завершился отнюдь не из-за очередной мелкой потасовки.

Мокошь – дочь Рода и сестра Велеса, по разумению ли проведения, по разумению ли батюшки своего или по разумению Матери Земли, а стала хранительницей судеб. Сила немыслимая и доселе никому неведомая досталась женщине. Многие жаждали ту силу получить, завладеть ею, и значило это – завладеть самой Мокошью, вот только Род отвергал вероятность того, что дочь его когда-нибудь выйдет замуж. Поселил ее в Прави отдельно, в доме, где она пряла нити судьбы и вела одинокую жизнь. На Пряху Судеб заглядывались равно Велес и Перун. Только первый мыслил все больше не красотой ее и складностью, а властью, которую он может получить, если возьмет ее в жены и велит на правах мужа прясть его судьбу так, как ему желается, а второй ни о чем подобном не думал, а свататься к ней пришел в обход всяких правил лишь потому что сказано ему было, что негоже Верховному бобылем ходить. Ни своих родителей, ни родителей желаемой невесты Перун в известность о своих намерениях не поставил. Так что неудивительно, что когда объявили о браке, скандал разразился немыслимый.

Род утверждал, что дочь у него украли, и что Перун – никакой не Верховный, а разбойник, похищающий чужих дочерей. Сварог, заключивший этот брак, что так будет лучше для пантеона. Как бы там ни было, а союз этот половина Прави не признала, только кто мог спорить с волей Верховного? Лишь Велес. И тогда он сделал то, что навеки положит огромную пропасть между ними всеми: он украл Мокошь из дома ее мужа и увез в свой. Узнала в тот день Пресветлая Правь мощь гнева своего Верховного. Жену он вернул, едва не убив Велеса. Но репутация Мокоши с тех пор была подмочена и незаконным браком, и пленением, в котором невесть что могло произойти.

После было много всего: и подъем веры Руси на небывалый уровень с расцветом Прави, и неверный выбор в пользу вымеска Владимира, который и положил начало уничтожению этой веры, и века в забвении и скитаниях по всем трем мирам. Большинство сходилось на том, что стоит больше времени проводить в Яви и приводить людей обратно в веру в родных Богов, но удавалось это не всегда.

Всем показалось, однако, что непременно удастся в девяностых. Эпоха, когда вера в христианского бога была слаба после веры в идеологию, заменившую всех богов вообще, а свободы было столько, что ею можно было захлебнуться. Смертных нужно было только подтолкнуть, и они начали исследования славянских богов и культуры, а значит, и сил у них день ото дня стало прибавляться. Велес сориентировался быстрее всех. И оказался во главе политики, в кресле премьер-министра. А Перун поздно спохватился. И взял в руки криминальный мир Москвы, а следом – нефтяной бизнес. Грубое, гнусное, жестокое время. Криминальная война шла на улицах. Не остывала она и в пантеоне. Правила диктовала Явь. И Велес не стыдится того, что он устранил своего главного конкурента руками наемных убийц. Не мы такие – жизнь такая.

Мокошь осталась одна в разрушающейся криминальной империи мужа. И Велес, понимая, что Перун не вернется еще очень долго, а бедной вдове может быть нужна помощь, протянул ей руку. Да, он убил ее мужа, но ей необязательно было отправляться следом, как и необязательно следовать заветам любви и верности, в которые Велес верил не особенно. Или по крайней мере, не в этом браке. За то, что пришел на похороны криминального авторитета, от его безутешной вдовы получил венком прямо по хребту и проклятой земли за шиворот. За то, что сделал ей же неприличное предложение – расцарапанное лицо. За то, что бросил презрительное «все равно будет, как я сказал» - сорок пуль. Вот только о том, как это Мокоши удалось, она до сих пор вспоминать не желает, ведь убила она его отнюдь не в честной схватке, а в постели, которую разделила с ним, имея план отомстить за мужа и отправить брата в Правь, а лучше – в Навь, так надолго, как это было возможно.

«Оно того стоило» - будет думать он, пять лет ожидая возвращения своего обратно. И Велес, конечно, вернулся. Сил становилось больше, их снова начали славить, а значит, у них у всех снова был шанс. Вот только пантеон вновь не един, и един едва ли будет. Все идет по кругу. Славянские божества вновь разделились на сторонников Велеса и сторонников Перуна, все чаще в пантеоне говорят о войне. И кажется, что они кое-чего не понимают. Война уже идет. С первого дня Громовержца и Змея на этой земле, она не прекращалась ни одно мгновение. И нет пока во всех трех мирах Силы, способной это изменить.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
➤ Можем обсудить некоторые детали, например, внешность, отдельные моменты биографии, текущую должность, но каких-то глобальных изменений внести уже не удастся, мы играем историю именно в таком виде. Интересен лейтмотив противостояния в пантеоне, теория основного мифа, в котором Громовержец всегда сражается со Змеем.
➤ Да, чтобы убить Велеса, Мокошь переспала с ним, а когда он уснул, сорок раз в него выстрелила. Ачотакова? Она, между прочим, Верховная, и никто не смеет ее судить.
➤ Заявка не в пару. Велес всегда смотрел на Мокошь, как на средство достижения цели, скорее, как на вещь или функцию, нежели, как на живого человека\божество. Может быть, он и любит ее какой-то странной братской любовью, но в остальном, она – способ уязвить Перуна, забрать у него, что-то дорогое и важное, способ лишить его покоя, а равно контроля над судьбами, ведь он уверен, что она прядет их не сама, а под чутким контролем мужа, а вообще-то он и сам не против установить такой контроль. Вполне вероятно и даже ожидаемо, что у Велеса есть жена и дети, но кто это и сколько, мы не прописывали. 
➤ Велес такой, какой он есть. И он этого не стесняется и не чурается. Его не волнуют ярлыки, он совершает неблаговидные поступки, потому что может, хочет, потому что у него есть такая власть. Ему нестрашно быть подлецом, мерзавцем и кем там его еще назовут, потому что все эти человеческие оценки неприменимы к нему, как к божеству, и он это отлично знает. Как знает, что в их противостоянии с Перуном есть какая-то затаенная обреченность, ведь в сущности, у них никогда не было выбора, быть врагами или не быть ими.

Пробный пост

Мокошь утыкается в грудь супруга и кричит так, что этот крик заполняет собой всю парковку. Слезы льются из глаз, хотя она не плакала, казалось, уже столетия. Опустошение, которое ощущает Богиня теперь, сравнимо с черной дырой, с целой Навью, с кратером вулкана и она задыхается в этой пустоте. За все время их брака, за долгие годы союза, они проходили через многое, но она никогда не теряла Перуна, никогда не оставалась без него надолго и никогда не была по-настоящему одна. Она не хотела, она не знала, как жить без него. И теперь, ощущая под пальцами не его энергию, не его ауру, а только одну лишь смерть, Мокошь тоже умирала, ощущая, как секунды проносятся сквозь нее, вырывая куски души и сердца. Те самые, что она когда-то отдала мужу.

А потом были врачи. Много врачей. И глупые, нелепые попытки спасти его. Как можно спасти того, кто уже мертв? И как может быть мертв тот, чей голос она до сих пор слышит? Мокошь стоит с совершенно безразличным видом. Слезы все еще струятся по щекам. Собираются журналисты, вспышки камер, приезжает охрана, которую вызвал Лёня, потому что сейчас Владислава не способна ни на какие действия и решения. Она только смотрит на свои руки и платье, запачканное кровью мужа, и не понимает, как это могло случиться с ними. Почему? Почему она не предусмотрела? Почему не прислушалась к своим ощущениям? И задавая себе эти вопросы, она плачет снова, пока не приезжает сначала сын, а затем дочь и по ее виду Мокошь хорошо понимает, что та уже успела сопроводить отца по Калинову мосту.

А потом были похороны. И много-много людей. Вопросов. Пожеланий. Соболезнований. Черное платье, которое Перун не любил, потому что считал, что черный ей не к лицу. Но она нарочно его надела, чувствуя где-то за задворками своей чудовищной боли еще и гнев, раздражение, злость на мужа. Почему он оставил ее? Почему он тоже не предусмотрел всего, что случилось? Почему не был достаточно осторожен? Ей хотелось насолить ему такой нелепой глупостью, почти детской. Он ведь видел ее из Прави? Наверняка видел. Пусть любуется этим чертовым платьем! Впрочем, еще он видел ее слезы. Он ненавидел их больше всего на свете.

А потом был Велес. Его сопровождение из головорезов. Чертов венок, который Мокошь швырнула ему вслед, прежде разодрав мерзавцу лицо и не забыв в него плюнуть. Сколько пощечин он стерпел от нее, прежде, чем схватил за руку и ровным тоном заявил, что она сошла с ума от горя? Женщина не знала. Но теперь гнев ее кипел уже не только в груди, но и в жилах. И она знала, чью жизнь выжжет этот гнев, чью жизнь превратит в ад и кто следующий пройдет по Калинову мосту. Щедро высыпанная за шиворот ублюдку могильная земля, была весьма однозначным обещанием, которого Мокошь никогда не забудет.

А потом были люди. Жалкие смертные, которые думали, что обладая мнимой властью, утвержденной криминальным миром Москвы, они смогут отобрать то, что им не принадлежало. То, что принадлежало Перуну и его семье. Им казалось, что его смерть подвела черту под его начинаниями, и они никогда в своей жизни так не ошибались. О, считаться с женщиной в мире организованной преступности никто не намеревался, разумеется. Но Мокошь могла их заставить. У нее для этого было все необходимое. Ее магия, деньги на счетах супруга и люди, верные его памяти. Кровавые раскаты разнеслись по Москве, словно весенняя гроза. Мокошь не щадила никого. Воистину, женщины куда более безжалостны, чем мужчины и Владислава доказывала это каждый день своей новой жизни. Но чем дольше она это делала, тем острее ощущала, как ей не хватает мужа рядом. Отстаивая его наследие, его дело, их дело, она чувствовала себя не на своем месте и лишь от того, что была вынуждена, продолжала.

А потом была месть. Такая жестокая и беспощадная, как и та, что в ней нуждалась. Мокошь знала, что делала и желала этого. Планомерно и целенаправленно она уничтожала всех, кто прямо, или косвенно был причастен к покушению и смерти Перуна. Исполнителей нашли первыми. Это было так бесконечно просто, что даже немного смешно. Владислава предпочитала не пачкать свои белоснежные руки в чужой крови так прямо – она все чаще пользовалась прялкой, истощая свои энергетические запасы чуть ли не до нуля, но добиваясь желаемого. Но в тот вечер она сама взялась за нож. И та кровь, что окропила ее руки и платье, словно смыла кровь мужа с ее души, разума и сердца, принося долгожданное облегчение, которое достигло своего пика в день, когда она шестнадцать раз выстрелила в лицо Велесу, не сожалея об этом ни единой секунды ни до, ни после.

А потом была усталость. И понимание того, что за последние полтора года Мокошь делала все то, что не делала за тысячелетия своей жизни и ей это не нравилось. Она знала, что муж вернется, нужно только подождать. Она знала, что он ни за что не оставит ее навсегда. Она знала, что он снова возьмет дело в свои руки и ей доведется вернуться на свое место. Но когда? Этот вопрос мучил женщину день ото дня. Она скучала по мужу так отчаянно, что порой это казалось невыносимым. Да, Мокошь могла быть одна. Она могла со всем справляться самостоятельно. Но она не хотела. Ни быть одной. Ни справляться ни с чем без Перуна. Это казалось не то, чтобы неправильным – вообще немыслимым.

Но бросать начатое Мокошь не намеревалась. Она продолжала заниматься делом, что иссушало ее, лишая сна и покоя. И вместе с тем продолжала делать все, чтобы языческие начала в людях множились, а имена языческих Богов упоминались все чаще. Способствовала раскопкам, популяризации культуры, открытию музеев. Чем больше думали о Перуне и исследовали языческую религию Руси, тем скорее он должен был вернуться. Появился интернет, чем немало помог женщине распространять соответствующие сведения, что называется «из первых уст». Уж она-то знала, кем именно был супруг и как ему поклонялись ранее. Выходили книги, с кафедры вещали ученые. Это то, что требовалось мужу. Это то, что требовалось им всем. Мокошь была упряма. Да, поначалу она думала, что такими темпами супруг вернется к ней, через три месяца, может быть, через полгода, но не более того. Но чувствуя и то, как медленно пополняется энергией сама, женщина убедилась в том, что на желаемое понадобится куда больше времени.

Когда раздался звонок в дверь дома, Владислава сидела в кабинете, разбираясь с бумагами. Ни дом, ни место постоянного проживания она не меняла. Отчасти, потому что это было неудобно, отчасти, потому что ей хотелось, чтобы когда Перун вернется, он знал, куда идти. И он знал.

Мокоши не нужно было открывать дверь, или смотреть в глазок, чтобы понять, кто стоит у входа. Ей даже не нужно было подниматься из-за стола. Понимание поразило ее существо в одночасье, узнавание разнеслось мелкими разрядами тока по каждой клетке тела и женщине на мгновение показалось, что она задыхается. Дверь, конечно же, открыли без нее. И гостя попросили подождать, не подозревая, что в этом доме он – единственный хозяин. Мокошь не волновали все эти глупые слова. Босая, она бежала по ледяному полу, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Она остановилась, лишь забежав в комнату. Застыла на месте, глядя голубыми глазами, полными боли и страха, но вместе с тем радости и предвкушения встречи. Она ждала так долго. Так долго, что несколько тысяч лет их жизни показались ей на этом фоне не столь многочисленными. Женщина медленно приблизилась к супругу, коснулась пальцами его плеча, шеи, щеки, словно убеждаясь в том, что это – на самом деле он. И это был он. Слезы вновь закапали из глаз, но Мокошь не позволила себе ни единого всхлипа, прежде, чем поцеловать мужа в губы, ощущая, как с этим поцелуем с плеч словно падает гора. Но лишь только на одно мгновение. Потому что в следующее, она размахивается и ударяет его по щеке с силой, которая, пожалуй, была для Громовержца ничтожной. Уж точно он на войне получал куда больше женской оплеухи. Но Мокошь надеялась, что это хотя бы обидно.

- Мерзавец! – хрипло кричит она ему, наконец, заходясь в рыданиях. Ей так давно это было нужно, - Оставил меня тут одну… Со всем этим! Оставил! Ненавижу тебя! – и она толкает его, не давая себя обнять, хотя, наверное, и это ей тоже было очень нужно.

EIST TUIRSEACH [SAGA O WIEDZMINIE]

раса: человек возраст: помер красивый, но старый

деятельность: Ярл и Конунг Скеллиге, а также король Цинтры место обитания: Цинтра, Континент

viggo mortensen

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Был непобедимым морским волком, играючи раздавал люлей нильфам и нордлингам.
Женился - проиграл войну и умер. Все беды от баб!

Лихой морской волк, опытный воин, стратег от боженьки и красавчик от мамочки — у Эйста и правда все чудно складывалось. Жизнь его была полна опасностей и сражений, не нравилось ему в покое сидеть, вот и за заслуги перед родными островами да за приятный нрав Эйста избрали Ярлом Скеллиге. Мужчина он был молчаливый, но остроумный, был способен подхватить как светский разговор вельмож, так и пьяную, разгульную болтовню солдатни.

Несмотря на свою видность в ряду женихов, Эйст очень долго оставался холостяком и к семейной жизни интереса не проявлял. Не хотел он и детей, поэтому до седых волос оставался одиночкой. Лишь после Калантэ вдруг одурел от нахлынувшей любви. Сколько они в секрете держали свой роман, неизвестно, но только скандал, разошедшийся на пятнадцатом году принцессы Паветты, смог заставить холодную Калантэ согласиться на его весьма... интересное предложение выйти замуж.

Эйсту пришлось жить в Цинтре, но Цинтра так и не сумела стать для него родным домом. Все свое свободное время он проводил в море и меж островами, за что Калантэ звала его чуть сердито "вечно пропадающим мужем". Впрочем, Эйсту было ясно, что от него инициативы в правлении Цинтрой никто не ждал, а потому он без зазрения совести посвящал себя буйной стихии. Нагловатый моряк Скеллиге сумел внести разнообразие в скучнейшую жизнь Цинтры, помог Калантэ воспитать осиротевшую Цири, научил девчонку хитростям дворовых игр и сделал из нее сообщницу в попытках саботировать тухлые и унылые королевские обычаи.

О смерти Эйста скажут, что он умер героем. Что его гибель на полях Марнадаля заставит Львицу из Цинтры разойтись скорбным криком и плачем. Но еще про него скажут, что он прожил славную жизнь и после себя оставил лишь добрую молву.

* * *

Не всякий сумеет вынести непростой характер королевы Калантэ, оставшись при этом при трезвом рассудке, но чертяку Эйста королевскими капризами не проймешь. Веселого нрава, с острым языком, не стесняющийся шутить откровенно даже в самый разгар важного торжества, он не только играючи отбивает все атаки Калантэ, но и сам начинает ей действовать на нервы. А то, как начинает бешенством исходить важная королева, его способно только радовать и искренне веселить. Сплетники поговаривают, что самые острые споры король и королева решают на мечах и выходят из конфликтов полностью в синяках и ссадинах. Что ж... Их отношения даже не пытались казаться простыми.

Поначалу между ними и любви-то никакой не было — юная Калантэ была уже замужем и всеми мыслями витала в надеждах родить сына, а Эйст же сражался в море и победами завоевывал почтение своего народа. Познакомились они на одном из дружественных приемов: Карх позвал в свои земли короля и королеву, но первый не пришел, а вторая вместо того, чтобы бряцать драгоценностями и показывать свою важность, призвала лучших бойцов Скеллиге с ней сразиться в честной дуэли. Кажется, в той лихой битве они и сцепились: молодые, злые, горячие.

Говорят ведь, что лучшая дружба начинается с хорошей драки.
А самая крепкая любовь — с лучшей дружбы.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Я очень, очень, очень люблю отношения Эйста и Калантэ — они мне кажутся в самом деле идеальными и сочными на эмоции! Тут вам и шутейки на грани фола, и совместные битвы на поле брани, и острая необходимость хранить чувства в секрете, и семейное тепло вместе с маленькой девочкой, лишившейся родителей. Поэтому, пожалуйста, приходите на роль не просто покрасоваться симпатичным профилем (а он у вас точно будет симпатичным, я вам своим скиллом ручаюсь), но и с надеждами влиться в долгую игру. Да, кстати, у нас тут по ходу дела образовался запутанный любовный треугольник, о подробностях которого я обязательно напишу уже в личной беседе! Там без рюмки крепкого не разобраться :д

* я вредная старая королева и упрощенные варианты анкет не рассматриваю как серьезное предложение взамуж
* пожалуйста, приходите ради игры, писать посты это офигенно, давайте все писать посты
* я пишу от третьего лица, без птицы-тройки, с заглавными буквами, от 3к до 5к

Пробный пост

— Что значит отказался?!

Вопль вторил громкому звуку разбивающегося на осколки графина — его метнула в стену корабля сама Калантэ. Капли кроваво красного вина расплескались по полу, по вещам и остались на лице и волосах Калантэ. Ее дрожащая от злости рука сжалась в тугой кулак. После долгого, тяжелого вдоха желание взорваться от ярости ненадолго остановилось.

Королева бросила недовольный взгляд на служанку.

— Значит отплываем без моего супруга, — процедила она сквозь зубы безжалостно.

Раз Регнер расхотел в последний момент плыть на празднество на острова Скеллиге, значит, так тому и быть. Неприятная его выходка обязательно обернется ему на вред, но Калантэ должна еще придумать, как ответить на поведение мужа чем-нибудь еще более пакостным. Возможно, именно среди островитян королева и устроит не то скандал, не то громкое развлечение. Ее меч давно желал пуститься в ход и опробовать наконец человеческой крови. А на Скеллиге, как Калантэ слышала, чертовски много родилось разбойничьих отрядов.

— Ваше величество, полагаю, вам не стоит…

Жалкий писк служанки вновь разжег горячую злобу Калантэ, и та не сдержалась, отвесив полоумной девице хлесткую оплеуху. Щека девчонки мигом покрылась красным силуэтом женской ладони.

— Посмей хоть еще раз мне что-то указать, — прорычала королева и выгнала плаксивую дуру прочь.

В своей королевской каюте оставшись одна, Калантэ выдохнула. Лоб ее покрылся мокрой испариной, а дышать стало тяжело. Слабость одолевала ее тело: она пичкала его травами и снадобьями, которые советовали ей лучшие знахари, чтобы семя Регнера наконец прижилось. Шел лишь первый год их брака, а наследника все не было. Плохи будут дела Калантэ, если она не разродится хотя бы одним ребенком.

Но лекарства делали королеву злее. Раздражение ее становилось день ото дня все сильнее, а она никак не могла совладать с собой. Вот и сейчас поведение гаденького муженька вывело Калантэ из себя. Не могла львица успокоиться. Не могла унять бушующую злость.

///

Калантэ всегда нравилось проводить время на Скеллиге. Этот народ казался ей простым и свободным, а подобные качества она ценила больше остальных. Шумный пир с веселыми пьянчугами помог ей расслабиться и наконец-то улыбнуться. Приятные комплименты, которые ей то и дело отвешивал ярл, она воспринимала с ухмылкой и молчала. Но по ней видно было, что устроенное к ее прибытию веселье смогло угодить королевскому несговорчивому нраву. Здесь не было такого огромного количества скучных и сложных аристократов, напыщенных от своей важности, какое оно было в душноватом Совете Цинтры.

Калантэ нравилось всеобщее внимание. Ее самолюбию льстило быть на празднестве всеобщим объектом восхищения. Однако народец переметнулся с нее на внезапно пришедшего к пиру мужчину — вид его говорил, что он видал немало битв, а меч на поясе подтверждал тот факт. Походка его была танцующей, и по ней Калантэ поняла, что мужчина этот слыл опытным моряком. Лишь подобные шагают по твердыне так, будто под их ногами продолжает буйствовать вода и корабль подскакивает на каждой волне.

— Кто это? — спросила она у советника.

— Эйст Турсеах, государыня, — пояснил ей старик.

— Ах, братец, — вдруг вспомнила Калантэ некоего «Эйста», который имел место быть в родословной ярла, да только лично его было не узреть никак.

Поговаривали, сколь сильно второй Турсеах был привязан к морской стихии и как ему было все равно, что творилось на суше. Любопытно, подумалось Калантэ, что от разожженного интереса прищурилась и стала поглаживать крупный изумруд на своем кольце. Моряка Эйста в народе, вестимо, сильно любили, раз пьяные мужички с радостью приняли его к своему столу и подняли в честь его присоединения радостный галдеж.

Больше королеву заинтересовал меч, с которым Турсеах явился на празднество. Нагло, показательно, как будто в насмешку прибывшим гостям, он показывал свою силу. Когда же храбрость моряка перешагнула через все крайности и он поднял свой бокал, устремив на нее свой взгляд, Калантэ ухмыльнулась, позволив чему-то хищному и львиному проявиться на своем лице. В предвкушении неслабой драчки все внутри у нее затрепетало.

Вот он. Прекрасный способ насолить муженьку. Пусть молва о королеве-львице разойдется по Скеллиге, не оставив никого равнодушным. Пусть острова узнают, что Калантэ не та королева, что будет молчаливо сидеть и терпеть к себе чье-то внимание — соленое, прямо как морская вода.

— Господа! — с такой громкостью, что веселый гул прервался на гробовую тишину, крикнула Калантэ и резко подорвалась на месте, подняв повыше свою кружку с питьем (не крепким, с травами знахарей).

Стражники, что хотели защитить Калантэ от оскорбления, замерли в ожидании.
Уж эти-то знали, каков характер у их правительницы.

— Мои доблестные защитники, — рассмеялась Калантэ, разглядывая золотые доспехи своих людей, — вернитесь к пиршеству. Незачем нам в столь добрый час разбираться, кто и как на меня глядит. Разве же во взглядах угроза?

Калантэ повернулась к ярлу, показательно не глядя на Эйста.

— На нас всегда смотрят, верно, мой дорогой друг? — обманчиво сладкая речь так и лилась с ее губ. — Лишь смельчак пойдет на государя с наточенным мечом, — тут Калантэ все же соизволила покоситься на Эйста. — Но смелость его быстро обернется глупостью.

Калантэ щелкнула пальцами и вытянула свободную руку — в нее стражники вложили увесистый меч, украшенный россыпью изумрудов. Украшала его золотая голова львицы. Пальцы Калантэ крепко сжали рукоять меча, а взгляд стал серьезнее.

— Мы не глупы. Мы будем пить.

Зеленые глаза Львицы вонзились острыми иглами в глаза шального моряка.
Проверяли его, вызывали на бой.

— Верно?

Бровь изогнулась в вопросе: «так ты будешь драться?».

AEMOND TARGARYEN [A SONG OF ICE AND FIRE]

раса: полудракон-полубашня возраст: 19

деятельность: путается под ногами, ловит глазом кинжалы и мечи, ворует драконов место обитания: был в Харренхоле 15 минут назад

Ewan Mitchell

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
And there's a million of us just like me
Who cuss like me, who just don't give a fuck like me
Who dress like me, walk, talk and act like me
And just might be the next best thing, but not quite me
Говорил я Визерису: не умеешь делать сыновей - не берись, но когда он меня слушал.
И было у него три сына.
Младший - умный был детина.
Средний был и так, и сяк.
Старший вовсе был дурак.
Думаешь, если Вхагар сослепу приняла тебя за Висенью, я не отправлю вас обоих в санаторий на дне Божьего Ока?
Я брал Харренхол еще до того, как это стало мейнстримом, и кстати мамку твою на спектакли водил.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Го играть во "взял Харренхол - положил Харренхол" и в догонялки в Речных Землях, как валирийские Том и Джерри. 
Я точно НЕ буду принимать тебя со спины за Рейниру, но готов играть любые эпизоды в рамках канона, а также всяческие альтернативы.
Например, в ту, где я твой пиздец отец.
В остальном ты свободен, пейрингуйся с кем хочешь и заводи эпизоды с кем хочешь, главное - про меня совсем не забывай, а то Темная Сестра потянется к твоей глазнице раньше времени.
Я не трясу посты, но очень ценю, когда мне их пишут ну хотя бы раз в месяц.
Общаться можем где угодно, можем - хоть в формате пост сдал - пост принял, можем кидаться фандомными мемами.
Еще ОБЯЗАТЕЛЬНО прошу показать мне пример поста.
Каст большой, желающих тебя видеть много, так что возможно скоро тут будет инфа и от них, а пока не переключайтесь.

Пробный пост

Похороны всегда казались Деймону излишней и утомительной церемонией. У него уже было время мысленно попрощаться с Лейной, и он хотел запомнить ее живой. Яркой девушкой, что танцевала с ним на свадьбе ее брата. Дерзкой заговорщицей, которая бежала с ним за пределы города, чтобы заключить помолвку при (пока) живом женихе. Женой, с которой он встречал рассвет за рассветом, заботливой матерью его дочерей.

Теперь ее останки были заключены в саркофаг, каменное изваяние на котором носило с ней лишь весьма отдаленное сходство. Деймон мог бы даже высмеять ответственного каменщика, да что толку — скоро массивное последнее пристанище его покойной супруги отправилось на дно.

Похороны для живых — вот только действительно скорбевшие живые держали свои чувства при себе. Рейнис явно не страдала от избытка приязни по отношению к мужу дочери, но была сосредоточена на поддержке своих внучек. Корлис был не очень многословен. Лейнор едва держал лицо.

Зато стервятники, разумеется, слетались на свежие трупы. Карканье Веймонда Велариона заслуживало больше, чем смеха — будь воля Деймона, он бы и его направил бы на дно.

Здесь нашла свое последнее пристанище Лейна — но трупов в жизни королевской семьи было больше. Единственный достойный десница Визериса и его сын недавно сгорели в Харренхоле, и хотя Стронг и при жизни не особо мог защитить Рейниру от насмешек, чтобы не подставить ее под еще больший удар, теперь змееныш Веймонд чувствовал, что может распустить язык.

А кого ему бояться? Не короля же, который еще более ослаб. Да, физически, но и по духу Визерис не изменял себе — был слепым к чужим козням и глухим ко всему, кроме вливаемого в уши яда. Пока он жив, Рейнира под защитой — но далеко не под такой надежной, как она того заслуживала.

Деймон без всякого энтузиазма слушал речи брата о примирении, и конечно же, в них не было и тени намека на то, чего действительно кого-то желал Деймон — стать десницей, раз уж не получилось стать наследником. Наконец-то вернуть силу в их дом. Позатыкать все злые языки, что терзали наследницу, пока ее отец ослабевал. Нет, тут к красной жрице не ходи — брат скоро вновь приблизит к себе Хайтауэра, а все те подачки, что он мог бросить Деймону, мог бы засунуть себе...

Деймон, к слову, успел мысленно посмеяться и над младшим братом Рейниры. Над мальчишкой, который мог бы быть наследником. Стоило ли пыжиться, чтобы произвести на свет такое ничтожество? Чудом мальчишка был среброволосым. Чудом он заполучил дракона. Но захоти, Деймон бы его, наверное, плевком перешиб. Прочие двое детей были молчаливы и мало привлекали внимание Деймона.

Впрочем, у самого Деймона не было сына. Точнее, был, и его крошечное тельце было сожжено по таргариенским обычаям. Дочери были светом в жизни принца, но он не мог не задумываться о том, каким мог бы быть его сын, выживи он. Брат породил ничтожество, но судя по всему, очень крепкое и живучее ничтожество, и это уязвляло.

Алисента, кажется, решила стать максимально похожей на септу, оставив в далеком прошлом открытые черно-красные платья. Теперь она была обмотана зеленой тканью, скрывавшей большую часть ее тела, и каждый раз встречаясь с ней взглядом, Деймон всем существом чувствовал укор и осуждение.

Деймон и Рейнира, всю процессию изучающие друг друга взглядами, наконец обмолвились и словами, а потом ускользнули из замка, оставив детей на попечение родственников и нянек.

Деймон знал свою мать только по рассказам, поэтому его не так сильно терзала боль от потери того, что он по сути никогда и не получил. Но он знал, что Рейнис найдет слова утешения лучше, чем это когда-нибудь смог сделать он.

Былая искра вновь разгорелась вдали от любопытных взоров. Рейнире и Деймону прежде всего нужно было забыться, и вполне естественным оказалось сделать это в объятиях друг друга.

Но даже на безлюдном пляже им не удалось скрыться от водоворота событий вокруг королевской семьи. Рейнира забылась коротким сном, а Деймон увидел, как в небо взмыла Вхагар.

Старая драконица лежала неподвижной горой после возвращения на Дрифтмарк. Возможно, по-своему скорбела. Но вряд ли просто так полетела бы размять крылья, вот так кружа вокруг замка. Пора возвращаться.

Вторая часть общесемейного сборища выдалась еще более занимательной. Деймону даже не нужно было смеяться, не нужно было подливать масла в огонь — поэтому он просто стоял в стороне и, казалось, даже наслаждался разворачивающимся перед его взором вихрем.

А второй мальчишка был не настолько никчемен, как первый. Лейна бы наверняка гордилась бы, если бы ее сын оседлал Вхагар после ее смерти. Но это сделал сын Визериса — неужели в брате осталось больше драконьей крови, что она, даже разбавленная алисентиной, оказалась столь сильна? Когда-то на Вхагар летал отец Деймона.

Алисента казалась совсем обезумевшей и отчаявшейся — и Деймону не показалось, в ее взгляде по-прежнему был укор, но не такой, как днем. В ее взгляде  ему на мгновение померещилась едва ли не мольба.

От кроткой марионетки отца не осталось и следа. Сколько же в ней было ярости и внутреннего огня. Это было по-своему завораживающе. Деймон уже видел эти проблески когда-то давно, много лет назад, когда примерная дочь Отто тоже решила отбросить все годами навязанные  правила и поддаться сиюминутному порыву.

Алисенте, видимо, тоже вусмерть надоели полумеры Визериса, его нерешительность, и то, что пытаясь угодить всем, он в итоге всех подводил. Хотя бы это у них с Деймоном было общее.

Но Деймон вмешался в заварушку только чтобы осадить резво двинувшегося к своей королеве Коля. Алисента все-таки получила кровь за кровь — мейстер, закончив обрабатывать рану, обезобразившую лицо ее сына, теперь занялся раной на руке принцессы Рейниры.

Пора было наконец-то отправить детей по их комнатам. Деймон решил, что его дочери и так за сегодня достаточно пережили, чтобы мучить их еще и натужными нотациями, поэтому они просто были отправлены в их покои.

Сборище разошлось, все разбрелись по своим углам, но отчего-то сон все еще не шел. Деймон отсалютовал кубком вина по направлению к заливу, к месту захоронения Лейны, наконец-то прощаясь с ней по-своему. Но его одиночество в одной из галерей замка вскоре было прервано, а перед взглядом предстала Алисента.

Деймон приветствовал ее усмешкой.

ODIN [ASSASSIN'S CREED]

раса: ису / ас возраст: >70 000 лет

деятельность: мозгоед место обитания: у Эйвор в голове

original, your choice

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Когда норны поведали Хави, что ему суждено умереть в Рагнарёк, он сказал им, чтоб шли нахуй, потому что он сам своей судьбе хозяин. Вот такой вот верховный бог - настолько верховный, что над ним даже судьба не властна, и если он захочет избежать смерти в пасти Фенрира - он найдет, как это сделать, но сначала, конечно же, ударит кулаком по столу. То, что асы падут в бою в Рагнарёк - это не новость, а давно известное пророчество, судьба, которую все они знают заранее и принимают. Все, кроме Хави. Не для того он их возглавил, чтобы покориться своему року. Какой толк смотреть свысока на весь Асгард, если даже свою смерть не сможешь победить?
Его план не был точен, как швейцарские часы, но он сделал всё, чтобы выжить. Чтобы хоть в каком-то виде обмануть смерть. Он отдал свой глаз, он лгал, манипулировал, изворачивался, хитрил, нарушал клятвы, разворачивал войны, разбивал сердца, он сделал всё, что мог, всё ради мёда поэзии, который разделил с другими асами накануне Рагнарёка. Как и было предначертано, они встретили свою смерть и пали в бою, но их души выжили внутри Иггдрасиля, чтобы однажды возродиться. Так и получилось - все они обрели своё новое воплощение в девятом веке.
Одину досталась Эйвор. Самая сложная часть задумки осталась позади - осталось только выгнать из тела девку и полностью воплотиться.
Может быть, он и был недоволен тем, что спустя семьдесят тысяч лет обрел воплощение в женщине, но по большому счету ему всё равно - главное, что у него получилось. Он обманул смерть, он спасся от Рагнарёка, не закончил в брюхе Фенрира, показал норнам средний палец. Но он всё ещё бессилен, бессилен до тех пор, пока заточён у Эйвор в голове.
Он является только ей, она - его рупор, его инструмент. Пусть считает себя избранной Одина, когда он является к ней одноглазым стариком. Пусть слышит его голос в свисте ветра и позволит ему себя вести. Пусть прислушивается к его словам тогда, когда её больше никто не слышит. Пусть позволит себя сломать и подавить.
Один - жестокий, хитрый, суровый бог. Один мучает своих избранных и заставляет их умирать молодыми. В нём нет места состраданию, смирению и терпению - Один взращивает в ней гордыню, жестокосердечность, честолюбие, он направляет её руку, когда она сеет бессмысленную жестокость, он хочет видеть её узурпатором, который берёт своё в нужное время, он хочет, чтобы она перестала так слепо следовать своим клятвам и перестала его позорить. Когда Эйвор в первый и последний раз в жизни сотворяет кровавого орла, ею руководит Один. Когда после она рыдает, размазывая по лицу чужую кровь, он смотрит на неё с отвращением.
Ему мерзко смотреть на своё воплощение, на своё отражение сквозь века. Эйвор должна сгинуть, чтобы из её праха восстал Всеотец.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Ну короче говоря, это как Джонни Сильверхэнд в голове у Ви, только бог и никто не должен умирать, а еще они никогда не подружатся и не найдут общего языка. Наверное.
Я очень люблю скандинавскую мифологию в её оригинальном антураже, с ледяными великанами, радужными мостами, топорами, магией и вот этим вот всем, поэтому настроена на то, чтобы сделать вид, будто "трушной" концовки с асами в латексных комбинезонах и высокотехничной цивилизацией не было, а были боги, которые залезли в мировое дерево и пошли кошмарить викингов в девятом веке.
Игру с Одином вижу как крайне шизоидную, с глюками, Асгардом, длиннющими диалогами которые слышат только они двое и хер пойми каким концом - мне будет грустно, если она его просто прогонит и однозначно его победит. Может, они найдут какой-то компромисс и Один найдет себе другое воплощение, а может быть что-то еще.
У нас тут есть воплощение Тюра, которого ты наебал и предал, и каноничный рыжий Локи под маской.
Ниче не жду, но очень надеюсь! Заранее пошел нахер.

Пробный пост

Дорога к ритуальным камням Одина лежала высоко через горы, через густую тундру и пару высоких крутых обрывов, вдоль которых с расстоянием в километр стояли палатки дозорных.

Сигурд, конечно, снова придет. Не упустит возможности - в ночь перед набегом-то. Но у Эйвор совсем другие планы.
Никогда не говорила она ему "нет". Не из преклонения перед ним и не потому, что боялась, будто за отказ или строгое "не хочу" он сочтет её плохой невестой, отвернется её и передумает - нет, она не боялась этого вовсе. Сама его хотела, сама ему вторила, сама же его и распаляла. Думала про себя, что раз говорить с ней ему теперь отчего-то не хочется, то хоть так она с ним побудет, хоть так соединится с ним. И не то чтобы устала от него - мысли о нем посылали горячие мурашки вверх по бедрам, тело оживало вновь от предвкушения, от одной только мысли, но всё-таки сегодня ей нужно было кое-что другое.

Снился ей странный сон на днях - будто он заговорил с ней вдруг. Раскаивался в чём-то, просил за что-то прощения, то были слова, которых она не услышит от него никогда, потому что не может он такого ей сказать. Поутру, проснувшись, она вспомнила то, что навеяло ей сном, и стало ей вновь горько и тревожно.
От того, что его голос ей уже во сне снится. Тот старый, привычный, которым он с ней разговаривает, а не нашептывает на ухо вновь что-то горячее и сладкое. Человечий его голос, не звериный.

Она гнала от себя мучительные, грызущие воспоминания. Как держала его лицо в руках и всеми силами, всеми словами, которые есть в ней, пыталась объясниться, сколько он для неё значит - и как он в ответ о платьях говорил. Как один-единственный раз сказал ей то самое "люблю", прямо перед тем, как она ему впервые отдалась. И гнала от себя эти мысли, ногой их от себя отпихивала, верно рассудив, что чушь всё это, глупости её личные - он мужчина, он любовь показывает не словом, но делом. Он не Вили, который в уши будет лить ерунду красивую - она за это и любит его. В том числе и за это.

С Валкой вместе отужинав, она не без удовольствия вынула на свет божий свои старые вещи. Штаны потертые, сапоги на меху, синюю рубаху с воронами расписную, плащ любимый на меху. Коса, которую она носила, нравилась ей всерьез, но больно чесалась обритая часть головы под ней - присела у зеркала вёльвы и аккуратно, научившись уже как следует, переплела её по-привычному, шрам на голове вновь обнажая, выбритый свой висок, на котором волосы растут едва-едва. Валка мимо проплыла у неё за спиной, скребнула ей по выбритому месту ногтями в привычной своей игривой манере.

Эйвор спустилась с пригорка в Форнбург, в конюшни заглянуть и проведать своего Видара. Коня она делила с Римой на двоих - им обоим по личному коню без надобности, заскучают в стойлах до старости. Серый жеребец встретил её спокойно, съёл морковку у неё из рук.

- Эй, Гуннар, - крикнула она с улыбкой, выводя Видара под поводья мимо тренировочного поля. - Ты остаешься?
- А как жеж, - кузнец плевком откинул длинные черные волосы с лица, на Эйвор не глядя - занят в спарринге.
- Побьешься со мной завтра?
Тут он остановился на мгновение, один взгляд в её сторону кинул.
- Нет, Эйвор, прости.
- А что так? - Видар дернул головой, и она сжала поводья покрепче.
- Занят буду.

Она виду не подала - пожелала ему твердой руки, залезла в седло и пошла из деревни обратно в сторону гор.

Бывало и раньше, что с ней спарринговаться не хотели. Девка жеж. Чего с ней драться? Раньше её это задевало так, будто иглами в сердце тычут, а потом привыкла. Только в том отдушину находила, что становилась сильнее. Сама добилась того, что плечи так раздались. Сама топором овладела, каждый раз искала повода им воспользоваться не против чучела, а против чего-то живого. Острее всех наблюдала за тем, как другие дерутся. Всех кроликов в округе перестреляла, даже косулю одну один раз. Когда-нибудь, говорила она себе, вы будете отказываться от боя со мной по другой причине. Чтобы я вас не опозорила к Хель.

Когда-то она думала о том, чтобы выбрать себе покровителем Тора. Не Фрейю, богиню-воительницу, а Тора, чьи руки держат Мьёльнир, с кем в силе никто не способен сравниться - чтобы он принял её скромные жертвы и отдал ей хотя бы крупицу своей силы, которая была ей так нужна. Но позже поняла, Тор её жертв не принимает, что поклонение ему отзывается в её судьбе громогласным молчанием.
Зато её жертвы принял Всеотец.
Она поднесла к алтарю ту косулю, раскрыв ей грудину своим маленьким охотничьим ножом, и сидела ночью в метели, глядя на выбитый в камне лик Одина, и молилась о том, чтобы хоть кого-то в спарринге одолеть хоть раз. На следующий день положила на лопатки Браги.
Она просила его о мудрости, чтобы вынести едкий, как червь в яблочке, голос Гудрун в своей голове. И вскоре обнаружила в себе покой, с которым перенести минуты наедине с ней в стократ проще.
Он слышал.

Она не знает, о чем попросит на этот раз - о хитрости, чтобы выпутаться из сетей, сложившихся вокруг неё? О победе для Сигурда, чтобы следил за ним и привел его живым домой?
Может, обо всём сразу, может, ни о чем в частности.

Она навестила дозорных, что сидели лагерем на краю крутого обрыва и всматривались в бескрайние горы Рюгьяфюльке, чтобы затрубить в рог при первом появлении врага. Те играли в орлог, и она присела с ними послушать баек и перекинуться костями. Они накормили её жареной на огне куропаткой, порасспрашивали о грядущей свадьбе, обточили ей топор и отпустили восвояси - ей дальше, выше, в гору, а уже темнеет.

Не отпустит он её в набег - так что ж. Можно и другими способами топор окровить, земли от Волков защищая, например, вон, вместе с дозорными. Только чувствовала Эйвор, что даже так Сигурду наперекор пойдет - не в набегах дело.

Перед каким же чудовищным выбором он её ставит.
Отказать ему, перечить, на своем стоять - она не может и не хочет, не тот это человек для неё, чтобы от него отмахиваться и мимо ушей его пропускать.
Повиноваться - род свой предать. Свой, не его.
Кьётви Жестокий должен умереть от её руки. Этот буйвол. Это чудовище на двух ногах, ходячая крепость, Фенрир в человечьей шкуре - она, Эйвор, должна убить его, иначе отец её Варин в чертогах Вальгаллы останется опозоренным трусом, иначе Роста зря привела её в этот мир. Она затем и живет теперь. Она ради них и живет теперь. Она не отомстит - никто другой не сможет. Даже Сигурд, даже могучим ударом своих рук если отсечёт Кьётви голову - это будет напрасная смерть. Не во имя кровной расплаты. Она на то и кровная - Кьётви должен получить то, что посеял, встретить смерть свою от плоти и крови Варина и Росты из клана Ворона, а не от человека, который их дочь в жены взял. Иначе грош Эйвор цена. Иначе никто она, не дочь своим родителям. Не воин. Такая же обесчещенная и трусливая, каким Варин был в момент своей смерти.

Глубоко ночью она добралась наконец до ритуальных камней. На крупе Видара сзади лежала еще одна косуля - Эйвор стянула её за тонкие ноги и потащила за собой по засыпанной снегом земле, бросив на каменных ступенях. Взяла с подступа кремень старый, высекла огонь, зажгла старые обугленные свечи вокруг алтаря. И присела на землю, задом на свои пятки, доставая из кармана старый свой ритуальный нож.

SEPHIROTH [FINAL FANTASY VII]

раса: лже-Древний возраст: около 27

деятельность: Герой, бывший СОЛДАТ место обитания: Гайя, Лайфстрим

original

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Всегда не такой, как другие. Отличный [совершенный и отличительный] с самого начала. Ещё до того, как появился на планете, что не была твоей, но которая - из-за твоих предков - должна была стать безжизненной. Не такой, не такой, не такой... "Человек ли я вообще?" Монстр ли? Что-то ещё, большее?
Уникум. Герой. "Древний". Порождение безумного гения, генной инженерии и роковой, определённо не имеющей чувства юмора судьбы. Тот, благодаря кому большие дяди победили в войне; тот, на кого мечтали быть похожими все мальчишки и воины; тот, кто повернулся к людям спиной, способный принести более не победу, но смерть. С этой мыслью, с этой сутью, с этим предназначением, оказалось... проще. Понятнее. Всё наконец-то встало на свои места.
Вот только вопрос: ты с такой лёгкостью [лёгкостью ли?] отказался от своего устоявшегося образа и действий отточенного совершенства, узнав правду, потому, что монстр или потому, что жизнь с самого начала не показала тебе ничего правильного, настоящего, нормального? [что такое детство и родительское тепло?] То, что пусто, не является тем, за что держатся [за имя чего был создан, во имя чего был лишен нормального?]. Но всё-таки не в этом дело; наверное; какая разница? Всё сгорело. Ничего не вернуть. Гореть должно  больше [все, всё].

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Ключевой персонаж фандома, ключевой персонаж для конкретно Клауда. У меня слишком много мыслей и того, что я хотел бы написать, потому даже начинать не буду, то захлебнуть от слюней и перспектив. Просто аккуратно напомню, что у этих двоих интересная динамика и химия буквально на клеточном уровне [как не иронично вышло, не так ли?]. Кто каждый раз умирает с 7 секунд, тот знает. 50 оттенков ПТСР, особого сорта интима прямиком в мозг, триггеры и reunion. Если ты понимаешь, то ты понимаешь. Игровой потенциал почти безграничен, жесть и тревожность можно подавать с лучшими соусами. Вне канона, эти двое также прекрасно вписываются в различного рода au, да и в угар тоже - вписываются. Если тебе нравится тема Када[д]жа из Адвентов, то и её раскрутим на изи, Сефирот же ещё, оказывается, буквально пазл. Если мы словим общую волну и сыграемся, то я готов вообще почти что угодно ими играть, ибо уже намекал, что пищу-в-восторге от динамики. Почти как нормализация насилия заместо семейной психотерапии с прорабатыванием детских травм, кому вообще нужны эти ваши доктора? Ходжо и Сефироту, и Клауду знаком, ага, больше докторов не нужно, спасибо сердечное, мы своими силами [парно в дурку]. Аэрис с ним тоже посчастливилось быть знакомой, кстати, а ещё она имеется на игре - вот и аппетитный кусок возможностей на форуме нарисовался, гляди.
3 лицо, на наличие-отсутствие капса всё равно, как и на птицу-тройку. Хотелось бы активной игры, чтобы до ирл конца света мы успели многое отыграть и закрыть, потому по посту в неделю было бы идеально, иногда в две - нормально, всякое случается. Размер значения не имеет, его Сефирот, кхм, своим традиционным насаживанием на Масамунэ компенсирует сполна [шутки фандома стары и специфичны]. Не имею привычки сидеть во флуде и общаться о жизни в привате, потому если общение для вас есть ключевой фактор для поддержания вдохновения — с порога не сойдёмся, я загораюсь только от и для игры. Однако обсудить героев, закидать артами, музыкальными ассоциациями, накурить новый эпизод [два, три] в процессе - пожалуйста, да.

Пробный пост

Слишком молодой. Слишком мелкий. Слишком низкий. Слишком наивный. Слишком неопытный. Бесконечно много "слишком", делавшие Клауда и близко непригодным к образцу любого СОЛДАТ, каждый из которых - идеальная пропаганда, совершенный человек, образ, в который готовы поверить. Так, как это сделал Страйф, найдя свою цель, мечту и окантовку для панциря в виде желания пополнить их ряды. Стать полезным, нужным, героем. Особенно как первые СОЛДАТ. Как генерал Сефирот, быстро ставший для совсем юного мальчишки образцом и идеалом. За что глупо винить: пример стоило брать с лучших, стремясь стать таким же, не так ли?

Клауд стремился. Но мечта его накрылась медным тазом, ибо... бесконечно много "слишком". Клауд стремился, не избавившись от болезненных для него черт максимализма, позволявших выживать прежде, однако в конечном счёте оказался убеждён в том, что СОЛДАТ из него в самом деле никакой. Слишком никакой. Даже несмотря на то, что вообще-то у него имелся ряд нестандартных преимуществ, и куй железо, пока горячо-молодо-податливо, и мотивация, и много чего ещё. Это не имело смысла; ценности не имело. Потому пехота оказалась единственной опцией. Не той, к которой мальчишка стремился, но единственной доступной: он бы не вернулся домой с отказом. Стыдно. Невыносимо. Тупиково. Страйф в конечном счёте просто не знал, чем ещё мог бы заниматься в жизни, ведь перспектива следовать приказам, приносить пользу, стать героем и получить признание тех, кто считал его снобом или чудаком - это вообще-то единственное, к чему он себя готовил и на что рассчитывал.

Да, он не будет СОЛДАТ. Но может быть сумеет продвинуться по лестнице в пехоте, ведь у Клауда имелась на то воля, как и потенциал.  Он тут не из-за денег или каких-то там социальных благ, что давали пушечному мясу в обмен на жизнь. Он тут не для того и не потому. И даже несмотря на то, что всё с его ролью и функционалом понятно, всё равно не отпускал - с концами - идеалов и образов в голове, продолжая работать над собой и тем, что умел. Правда, дело не только в этом, но ещё и в банальном выживании, что для юного смазливого типа вроде Клауда оказалось почти непосильным испытанием, но то... лишь повод, да? В конце-то концов, что бы им не двигало, а свои плоды оно принесло.

Буквально здесь и сейчас юноша находился там, где пехотинцам любого ранга быть не следовало и не полагалось в принципе. У них примитивная и ограниченная программа обучения, как и набор навыков. На что-то, конечно, они способны, ибо зачем тогда сдались Шинра вовсе, ну? Однако этого "что-то" было недостаточно. Клауду. Чтобы походить не Сефирота, чтобы делать вид, что способен стать героем... чтобы выжить в откровенно враждебной среде, не теряя при том лица и остатков чести, если у военных и наёмников она вообще имелась. Страйфу необходимо быть выше других на голову, быть на шаг впереди, а иначе... О, нет, вспоминать, с чем сталкивался, не намеревался. То лишь мотивация и причина двигаться вперёд. И изловчиться достаточно, чтобы однажды случайной, но закрученной махинацией получить доступ к тренировочному полигону для тех_самых. А дальше так и вышло: получив шанс единожды, зацепился и зарылся глубже, чтобы понять, как использовать одноразовую опцию не один раз. Пришлось поломать мозг и заработать новую форму тревожности, но разве можно иначе? В прошлых мечтах Страйф не совсем зря возомнил, что способен стать СОЛДАТ; наверное.

Тренировки помогали ему, как и симуляции, особенно они: удавалось держаться на уровень выше остальных и отрабатывать многое, как и изматывать, тем самым укрепляя, свои мышцы, тело в целом. Однако у Клауда складывалось стойкое ощущение, что он что-то упускал. Что-то важное, ценное, заставлявшее ходить по кругу и не дававшее ему двигаться дальше. На деле-то и спросить не у кого, никому не показать и не рассказать, ведь тогда всё, конец возможностям: Клауду не полагалось, вот и приходилось держать всё в секрете да тащить собственными знаниями. Ограниченными - слишком ощутимо; оттого зачастую и ошибочными. Что всё равно не мешало приходить из раза в раз. Потому, что Страйфу это нужно. Потому, что тут он не только позволял себе укреплять тело и рефлексы, но и... мечтать. Быть в местах и ситуациях, в которых он мог бы находиться, будучи СОЛДАТ. Как Сефирот и другие. Как герой, как кто-то нужный, как кто-то, кого оценили.

В этот раз, сегодня... ну... лишь вопрос времени, когда, ну... ничто хорошее - или терпимое - не длилось вечно, да? Особенно когда речь шла об отношениях межличностных; особенно групповых; особенно о холодной войне против кого-то конкретного, что рано или поздно непременно переросла бы в горячую. По ряду причин более чем очевидных и системных, этим самым лицом, против которого объединилось большинство, а прочие закрывали глаза, стал Страйф. Слишком мотивированный, слишком мелкий, слишком проворный, слишком смазливый. Таким тут не место; не среди пехоты, не с оружием, по крайней мере, хах? И, если честно, в этот раз подобное мнение, отношение, стычка, наезд... в общем, в этот раз Страйфу неплохо досталось, хотя он лишь Тору понятным чудом умудрился почти вовремя смыться, не дав ситуации дойти до абсурдной точки кипения, бесповоротной и едва ли не сравнявшей бы с землей все его старания и труды.

Прийти - это уже как принцип, привычка, что-то для него, мелкого и незначительного подростка, очень важное. Даже несмотря на то, что вообще-то очень зол на окружающих, за себя испытывал стыд, а тело испытывало дискомфорт от стресса и почти пережитого унижения; как и выброса адреналина, как и, собственно, той части, что включила в себя мордобой. Нет, Клауд не мог не прийти. Иначе это бы значило, что он сдался. Что готов пустить всё на самотёк или вернуться домой. А он не готов. Совсем не готов.

— Вы опоздали, кадет, — резко и холодно возвестил Сефирот, выходя из наблюдательной комнаты прямо за спиной мальчишки.Опоздание он воспринимал как личное оскорбление и светловолосый кадет только что совершил серьезную ошибку. — За мной.

От голоса за спиной - как вообще можно передвигаться настолько бесшумно? - Клауд буквально подскочил. Его сердце пропустило несколько ударов, вся жизнь пронеслась перед глазами. Ему непременно конец. Его точно выгонят, накажут, выговором не обойдётся, возможности закончатся. Кто-то узнал. Или просто увидел. Не важно: его засекли. Потерял бдительность? Что пошло не так в этот раз? Некоторых вещей, вроде действительного уровня наблюдения на этаже и невозможности упущения - вне одного раза - на постоянной основе, пока это кому-то не нужно, он естественно не понимал или не знал. Боги одни только от того, кому едва пятнадцать стукнуло, чего-то иного ожидать и могли. Реальность работала иначе.

- П... Э... -с-сэр, - глаза широко раскрыты, заткнулся после серии невнятных звуков (вовсе не походивших на "кольк" чокобо) с одним только разборчивым словом, чуть не проглотил язык. Первые секунды даже не нужно было понимать, кто это именно, потому что адреналин и вообще всё, что можно, зашкалило в момент. Если бы не привычка и выдержка, можно было бы и в штаны наложить. Это потом, когда поймёт, Чей голос, точно утвердится: нет, в штаны точно нельзя. Не перед Ним.

Спина идеально ровная, всё как по струнке. Вместе с холодным потом, побледневшим лицом, покрасневшими щеками и ушами. От стыда, ужаса и вообще всех прочих поводов.

"С... Сефирот?!"
Дар речи пропал совсем, и подобно несуразному, но оперившемуся уже цыплёнку, Страйф был категорически не в состоянии... да вообще ни на что не в стоянии. Вся печаль, усталость, боль и раздражение как рукой сняло. Оно заменилось шоком, трепетом, восторгом, тихим ужасом, и снова шоком. На какое-то время даже оцепенением, что ни звука выдать, ни движения совершить, кроме как голубыми глазами в своей по струнке неподвижной позе пялиться. Неверяще, шокировано и очень... в конечном счёте, растеряно.

"Чт... что? Я? З... За ним?"
Спустя какое-то время - целую вечность, нет, три вечности! - Клауд сумел ощутить собственные ноги, что всё равно гнулись и слушались не очень, после даже сделать хотя бы шаг, дабы сдвинуться с места следом за.... Боги! От одной мысли о том, Кто его обнаружил и Куда звал Клауда тошнило, подкашивались ноги и ощущение реальности в принципе уходило куда-то очень далеко. Потому что он, Клауд Страйф, мелкий подросток, очередной никчёмный кадет среди никчёмных пехотинцев, просто не мог наткнуться на Сефирота. Тем более заиметь честь в виде его обращения и... Совсем как ребёнок, да?

— Имя, кадет?

- Клауд Страйф, сэр! - собрав всю силу воли в кулак и им же себе мысленно вмазав, чтобы не отрываться от реальности и осознавать действительность происходящего, выдать всё же сумел. Даже громко. Кажется, слишком громко. Что в тот же момент осознал, как и ровность собственной спины да походки. А ещё что тело всё-таки болело, но... какая разница, когда рядом Сефирот, и вообще-то они дышали одним воздухом? Даже если это последний воздух, что познают лёгкие Страйфа, прежде чем ему придёт конец. Справедливо.

- Это не... я просто... - не получилось ничего выдать, да и что сказать? Он просто раз за разом вскрывал это тренировочное помещение, хотя это ему не положено от слова совсем? Нарушил дисциплину? И... подождите, а что значит "вы опоздали"? Он что... Ерунда какая-то.

- Простите, сэр, - единственное, что точно знал. И что, в общем-то, так и есть. Ему жаль, правда. В смысле, вообще-то нет, но Клауд прекрасно осознавал, что ничего хорошего не сделал. А теперь ещё и, кажется, причинит проблемы. Даже больше, чем думал, что причинял. Как оказалось, ещё и самому Сефироту.

Вот Это взгляд, конечно. Ничего себе. Клауду точно конец. Правда, умрёт он почти счастливым. Или хотя бы не самым гнусным путём, пускай даже за совершение чего-то в коллективном смысле принятого за гнусность.

---

• • • • VLADIMIR HARKONNEN
dune • дюна • владимир харконнен

стеллан скарсгард или обсуждаемо

---

На Лаверии любовников, идущих к любимому убирают цветами, ползучие, алые, душно пахнущие розы — обвивают бёдра, распускаются влажными зёвами ниже пупка. Символизируют.
На Гьеди-Прайм символизируют только с разрешения начальства. В гареме Владимира Харконнена с недавних пор подавляюще высок стал процент мальчишек с тёмно-серыми глазами. 
Фейд-Раута любит женщин, любит яростно и уничтожающе, так любит землю бур, взрывая и терзая, продираясь в глубину, перепахивая. Мужчины не вызывают у него интереса, пока речь не идёт об унижении и власти, о возможности наступить сапогом на хребет и ударить с оттяжкой — тут пол не играет роли.
Если бы Зигмунд Фрейд родился на Гьеди-Прайм, он бы держал язык за зубами и умер бы не успев поделиться теорией на тему отношений на-барона и его матери, на Гьеди-Прайм умных не любят. Там никого не любят.

Ценят то, что можно использовать, выжать досуха, вытрясти остатки, прежде чем вышвырнуть. А если использовать нельзя — придумают как, на чём-то ведь нужно пробовать заточку лезвия, кого-то нужно отправлять в шахту, проверить остался ли ядовитый газ, кто-то должен положить жизнь, чтобы голова барона болела с похмелья меньше.

Молодой на-барон иногда мучит рабынь отсутствием боли, ласкает пока глаза их не подёргиваются мутной плёнкой, пока губы не распахиваются сами, пока не отзывается тело. Ему нравится, наблюдать как страх мешается с телесным желанием, как вздрагивают пальцы и твердеют соски.
И мутный взгляд родственных, похороненных в складках жира, глаз Фейд ощущает на себе с удовольствием: он знает, что мутнеют глаза от желания смерти и любви, дядя смотрит, Фейд щерится - щерится. В бедро своего почти близнеца зашивает ядовитую иглу, зная, что дядя не утерпит, вызовет мальчишку, подомнёт под себя, удовольствуется суррогатом, пока не придумает как добраться до оригинала. Не сумеет сдержаться, даже зная, что племянник отлично понимает, кого именно дяде хочется уронить на колени. Знает, что дядя не сделает решительного шага, потому что Раббан — недоносок, потому что другого наследника нет.
Одурманенный наркотиком раб — безответен, молодой на-барон ударит ножом прежде, чем его сознание расшифрует оскорбление, он живёт быстрее, чем думает и поэтому — опасен.

Владимир Харконнен, в отличие от племянника обогнал не свою жизнь, он обогнал смерть и потому никуда не торопится. Он умеет ждать и осторожен: жужжание щита не стихает, даже когда барон один, он хорошо знает свою кровь.
Опасное, больное животное, ядовитое и властное, все на Гьеди-Прайм ему покорно, но момент безвозвратно упущен, двенадцатилетнего надо было подмять под себя, двенадцатилетнему надо было заткнуть рот, а сейчас придется считаться с характером на-барона, придется искать подход. Куда ты денешься? 

---

Пейринг называется «Было сложно, но я подрочил». Внешка обсуждаема, любить друг друга никто не будет, пытаться убить друг друга — обязательно. Подлость возведенная в абсолют приветствуется. На-барону нужна власть, в том числе и над дядей, дяде нужна власть, в том числе и над племянником, моральных ориентиров…ну посмотрите на них, какие морали. Эрос замешан на танатосе, витальность в бане, лакуны оригинального текста плачут о заполнении, иди сюда, короче, мой сладкий сахар, развернем что-нибудь такое, чтобы небесам тошно стало.