На футболке написано «SICARIO». Английский уровня «повтори, я нихуя не понял». Гордо задранный нос и волчий взгляд оборзевшего сучары. Рука сама ложится на пояс, как будто там должен быть ствол, но у Маркуса нихрена нет, только изрядно подсевший смартфон с битым натрое стеклом и мятая пачка «Lucky Strike» на красным кружке. «Американцы умеют выращивать табак и больше нихрена». Даже нож нигде не припрятан – он чист как слеза младенца, учтив как твой лучший друг и подозрительно терпелив.
Маркус улыбается Хорхе, хлопает его по плечу и совсем как отец выпячивает грудь, реализуя весь припрятанный под рукавом авторитет. Хорхе работает с картелем слишком давно, чтобы не знать всех щенков Хосе на перечёт, но нерв всё равно вздувается суровой морщинкой на лбу и улыбка получается натянутой. Стоило бы набраться уважения, а не выебываться так явно на чужой земле, но Маркус держит марку дурачка до последнего. Эдрин напрягся. Окружившие их пацаны тоже напряглись. Но Хорхе не дурак, он выкручивается, обнимая Маркуса в ответ и даже называет его «сыном». Игра в «кто кого» завершена, авторитет не пострадал, мальчишки тоже.
— Видел, да? – По напряженно поджатым губам Эда ясно что видел, но похвалиться удачному выебону всё равно хочется. – Знаешь почему он не разозлился? Потому что торчит папе полтора ляма. А ещё знает что пилоты из Сан Карлоса летают в Чикилу. А это наша земля. Всё побережье наше. Так что если бы я обоссал лакированные ботинки Хорхе из змеиной кожи, нихрена бы не было. Попробуй найти пилота, способного сесть в тропиках. То-то и оно. Вот этим мы и отличаемся от кубинцев – они боятся за свой бизнес, а мы видим рычаги давления. Понимаешь?
Маркус щурится, добивает бычок и щелчком отправляет его в залив. Между прочим, Мексиканский. Смешок выходит ядовитым, хоть и запоздавшим на двести пятьдесят три метра от тёплых берегов Гаваны. Отсюда Хосе их не услышит и можно говорить правду. О том чтобы пиздеть такое на Кубе и речи не идёт. Даже великие мексиканские комбинаторы тоже имеют слабости, но Маркус хитро ставит точки внимания так, чтобы казаться заведомо сильнее любого злобного мудака в радиусе километра. Диего бы сказал «не ссы, пиздюк» и рассмеялся, прекрасно понимая зачем храбрится кореш, другие попросят «быть потише», решая что Мартинез просто так выебывается.
Пачку документов рассовывает по карманам, кое-какие прячет на дно сумки, потому что у рядового американца с собой только кредитка и права, остальное – подозрительно. Хотя, адский акцент и петушиные понты «пацана с района» всё равно не скроешь под маской рождённого в Кливленде Кристиана Эдвардса. У Маркуса на лбу неоновая надпись «нелегал», подсвеченная презрительно сморщенным носом при виде случайно мелькнувшей черно-белым боком патрульной тачки. Пришлось напрячься по самое не балуйся, чтобы не коситься в сторону патруля, а сердечко готово было выпрыгнуть из глотки, ибо хрен знает чьи люди их встречали – папы или Родриго. В любую секунду люстра могла засиять красно-синим и пронзительный вой сирены разрушил бы идеально выстроенный план пересечения границы. Беглый взгляд на бардачок с глоком выдаёт напряжение, но Мартинез не двигается, упорно делая вид что строчит сообщение в смартфон. Благо редкие машины всё ещё попадались по пути, расползаясь кто куда на ночевку, так что больше на полицейских они не натыкались. Только выехав из Майами, Маркус успокоился и набрал короткое «спокойной ночи, папа». Хосе ответил шифровкой «спокойно ночи, сын» и выдохнул. Даже если Марка станут шмонать, до смсок будет сложно доебаться, он же не писал «переехал границу, всё в норме, Хорхе нас не кинул». Ну и всё.
У Эдриана глаза в кучу. Маркус думает ляпнуть «всего-то час гнать», но чувствует что вот-вот вырубится сам, так что на ночевку соглашается мгновенно. Не хватало ещё срубиться посреди шоссе, да и ночью на рандомную проверку документов нарваться. В город лучше всего въезжать сутра.
— Ладно-ладно, как скажешь. Я вот совсем не устал. – Ладони поднимает примирительно, а потом зевает во всю пасть. Врать он не умеет. Может лукавить, недоговаривать, переиначивать, вонзать ядовитые вопросики-стрелочки, разворачивать правду на сто восемьдесят градусов, но не врать. Даже крестится, припоминая Деву Марию, Иуду и Хесуса Мальверде за раз. Каждый уважающий себя бандит теряется в длинной логической цепочке, но не смеет и слова пиздануть против святых имён, дабы не разгневать божество.
Маркус снова кивает.
— Как скажешь, Майкл. – А вот на фамилии морщит нос, ломает язык, выдаёт весь спектр адских мучений и спешит достать свои права. – Кристиан. – Победоносная улыбка освещает ласковым солнечным лучиком уставшую морду, потому что «Кристанов» в Мексике допизды. Хотя бы здесь всё красиво складывается. – Мой папа работает дорожным ремонтником. На экскаваторе. А мама выдаёт права. Госслужащий – это круто. Я американец во втором поколении.
Из машины выходит, разминает уставшую спину, даже закуривает, прислонившись задницей к тёмно-синему Форду. Всем своим видом демонстрирует ленивое равнодушие до тех пор, пока не смолкнет колокольчик облезлой мотельной двери. В одну секунду сладкое милое личико перекраивается в волчью ушлую физиономию, плечи сутулятся, взгляд тяжелеет до свинца. Ловкие пальцы бесшумно открывают дверь, лезут в сумку, чтобы достать небольшой черный кейс с кодовым замком и ломик из багажника. Маркус верит Эдриану, но не верит в безбрежное будущее понаехавших мексов, а потому ловким ягуаром крадётся вдоль уснувших фур, чтобы подобраться к замеченному по пути канализационному люку. С трудом поднимает ломиком тяжеленную крышку, долго возится, вешая кейс на любимый ремень со змеиным оскалом, крестится, просит поддержки у Санта Муэрте, а потом засыпает клад дорожной галькой и пылью. Вряд ли они пробудут в штатах больше месяца-двух, а за это время с кейсом ничего не случится. Когда Эдриан возвращается к тачке, светлейшее личико Маркуса Мартинеза сияет всё той же невинной ленцой, что и пятнадцать минут назад.
— Я старым мудазвонам не верю. Номеров семьдесят, а тачек на парковке не больше двадцати. Он тебя наебал.
Ничто в этом мире не могло разделить двух беглых бандитов на чужбине, кроме чертовой кровати. Они переглядываются, не сговариваясь делают вид что обоим в принципе насрать на полууютное гнёздышко, лениво перекидываются фразочками а-ля:
— Да ладно, МАЙКЛ, зацени какой уютный коврик. Как раз для бродячего пса. Ты же бродячий пёс? А? Знаешь как тебя зовут парни из Табаско? Да-да. Бродячий Пёс. Ну так будь добр, держи имидж.
Маркус чирикает, шагает по широкой дуге, пристально всматриваясь в манящую уютную постель и замирает на ровне с Эдрианом. Можно смело начинать считать от трёх до одного, и если никто не прервёт тишину громогласным «я в душ», разыграется самая настоящая битва.